Подпишитесь на телеграм-канал «РБК Вино».
Илья Машков писал пищу — как повседневную, так и праздничную, простую и экзотическую — на протяжении всей своей творческой биографии: от ярких вывесок для лавок и базаров до сдержанных, почти медитативных натюрмортов, созданных на даче в Абрамцево в последние годы жизни. Благодаря его усилиям натюрморт, долгое время считавшийся второстепенным жанром в русской живописи, не только приобрел вес, но и стал одним из ведущих художественных языков советской эпохи. Его стремление к изображению изобилия и полноты бытия, возможно, совпадало с государственной пропагандой идеалов коммунистического процветания, но Машков — в отличие от многих современников — не растворился в агиткультуре. Его живопись сохранила индивидуальный, почти детский восторг перед жизнью, осталась миром доверчивого, наивного, но не примитивного взгляда, полным энергии и цвета.
Машков родился 29 июля 1881 года в станице Михайловской-на-Дону Хоперского округа Области Войска Донского. Он был первенцем в большой казачьей семье, где росли девять детей. В десять лет окончил церковно-приходскую школу и вскоре был отдан в услужение к купцу — участь, общая для детей небогатых слоев. Единственной отдушиной для юного Ильи стало рисование. Он с усердием осваивал технику самостоятельно, копируя иллюстрации из журналов анилиновыми красками. О живописи как профессии он узнал от знакомого учителя гимназии — выпускника Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Именно этот разговор стал отправной точкой: Машков, едва накопив денег, отправляется в Москву.
В 1900 году он поступает в то самое училище, выдержав конкурс 300 человек на 27 мест — показатель исключительной одаренности и целеустремленности. Его педагогами стали такие мастера, как Аполлинарий Васнецов, Константин Коровин, Валентин Серов. Вскоре у него появляется собственная мастерская в Харитоньевском переулке, в которой за годы прошли обучение более трех тысяч студентов, в том числе такие фигуры, как Вера Мухина, Роберт Фальк, Владимир Татлин, Иван Клюн. Машков становится одной из ключевых фигур в художественной жизни начала XX века — художником, педагогом, организатором.
«РБК Вино» создал онлайн-сомелье, который поможет вам подобрать подходящее вино. Чтобы воспользоваться им, необходимо запустить бот в Telegram. Наш бот поможет вам с выбором, даже если вы только начинаете свое знакомство с увлекательным миром вина.
Именно натюрморт — жанр, некогда маргинальный, но невероятно гибкий и выразительный, — становится его лабораторией живописи. На выставке в Третьяковской галерее это особенно ощутимо: натюрморты разных форматов и сюжетов занимают половину зала. «Машков начинал с вывесок — и никогда этого не стыдился», — подчеркивает куратор выставки Кирилл Светляков. Этот опыт дал ему умение говорить о простых вещах убедительно и мощно, не теряя живописного блеска, соединяя уличную предметность, иконописную символику и интерес к западной живописи, в особенности к творчеству Поля Сезанна.
Происхождение с юга России, где культура питания была и богата, и глубоко укоренена в повседневности, отразилось на творчестве Машкова самым непосредственным образом. В автобиографической повести «В своих краях» он с удовольствием и подробностью описывает сельские кладовые казачьих домов: «Яблоки моченые и сушеные, арбузы, соленые огурцы, сливы, терн, вишня, капуста квашеная и моченая… С осени, с первых морозов, резались бараны, висевшие в чуланах… К Рождеству откармливались в «саду» свиньи и борова. С ярмарок везли рыбу, сельдь, тарани. Только пшеничный пирог считался едой. Кто ел ржаной хлеб — не считался и за человека…»
Для Машкова эта пища — не просто предмет быта, а знак жизни, плотности мира. Его натюрморты не мертвы — они наполнены внутренним движением, чувственным весом предмета, и не только изображают, но и прославляют еду. Это не гастрономия как наслаждение, не утоление голода, а почти культовая форма общения с телесным. В одном полотне могут соединяться драпировки Востока, жостовские подносы, деревенская глина и китайский фарфор, бабушкины соленья и экзотика заморских лавок. Такой синтез — одновременно и художественный, и философский жест. Искусствоведы склонны видеть в этом иронию, но, быть может, тут просто действует врожденное ощущение Машкова: каждый предмет имеет право быть воспетым и обласканным кистью.
В ноябре 1911 года в мастерской Машкова побывали сразу три значимые фигуры: Анри Матисс, прибывший в Москву по приглашению мецената Сергея Щукина, страстный коллекционер Иван Морозов и Валентин Серов — бывший учитель Машкова, который ранее критиковал его живопись, но в этот визит признал талант ученика. Он порекомендовал Морозову приобрести картину «Синие сливы» — на ней сочный апельсин возлежит на белом блюде в ожерелье из синих бархатистых слив, а вокруг ведут хоровод абрикосы, персики и яблоки сорта белый налив.
Позднее Машков все чаще обращался к изображению экзотических плодов, украшая композиции ананасами, манго, гуавой, гранатами, артишоками и гроздьями винограда. В советские годы к ним добавились овощи и бахчевые: тыквы, капуста, редька, лук, морковь — все это соединялось в великолепные, пульсирующие жизнью полотна.
И при этом на картинах Машкова не найти «бытовой» еды: он не писал просто завтраки, обеды или ужины. Светляков отмечает, что главным для художника были цвет, объем и чувственность. «Как говорил сам художник, «живопись должна идти от желудка», и речь здесь у него не про вкус, а про телесное ощущение физического. Скажем, все эти тыквы, дыни, патиссоны — все это напоминает ему женские формы. Пышные женские ню Машкова часто перекликаются с постановками овощей, и дары бахчи и огорода он пишет с той же зримой телесностью, что и женскую натуру…»
1924 год — время серьезных перемен в молодой Советской республике. Умирает Ленин, принимается первая Конституция СССР, зарождается индустриализация, страна стремительно модернизируется. Это время также ознаменовано расцветом НЭПа, временного, но яркого периода экономической либерализации. Именно в этот переломный момент Машков создает цикл натюрмортов под общим названием «Снедь московская». В него входили три картины: «Хлебы», «Мясо. Дичь» и «Фрукты». До нас дошли только две — «Фрукты» утеряны, их местонахождение неизвестно.
По воспоминаниям современников, для создания «Хлебов» Машков отправил своих учеников в Елисеевский магазин. Оттуда на извозчике привезли целую корзину свежей выпечки: ржаной и подовый хлеб, белую французскую булку, филипповские сайки с изюмом, плетеные крендели, глянцевитые баранки, халы, кексы с сахарной глазурью и пирожные с кремом, размещенные в белоснежной фарфоровой вазе. Все это богатство аккуратно и с любовью выложено на полотне.
На фоне недавних воспоминаний о голоде в Поволжье, когда в ходу были «хлеб» из древесной муки, торфа и глины, картина выглядела как визуальный манифест изобилия, почти утопия в красках. «Мясо. Дичь» подхватывает ту же интонацию: сочный говяжий окорок, свиная грудинка, печень, туши цесарки и фазана — все это выложено в традициях малых голландцев, с их преклонением перед домашним очагом и едой как символом достатка и стабильности.
Нарком просвещения Анатолий Луначарский на VII выставке «Революция, быт, труд» в 1925 году с восхищением писал: «Эти фрукты, хлеба, мясо — сделаны с таким мастерством, которое ставит Машкова в один ряд с голландскими натюрмортистами… Эта живопись без революционного сюжета, но с такой силой реалистической убедительности, что ее воздействие не требует лозунгов».
Интересно, что на «Хлебах» Машков помещает всю выпечку на салонный столик из красного дерева, а над ним — полку из неровно оструганной доски, украшенную ситцевым платком. Это столкновение дорогого и дешевого, буржуазного и народного как бы намекает на слом эпох. Был ли это осознанный жест — неизвестно, но результат стал знаковым. После «Снеди московской» за Машковым окончательно закрепилась репутация ведущего натюрмортиста Советского Союза.
К середине 1930-х годов Машков, уже признанный художник с официальным статусом, принимает участие в подготовке масштабной выставки «Индустрия социализма» (1936). Для нее он создает два больших панно под общим названием «Советские хлебы» — своеобразный апофеоз всего хлебного цикла, начатого в 1912 году. Первое панно представляет собой торжественную композицию, где каждая булка, каждая косичка и калач занимает строго отведенное место, создавая сложный орнамент, венчаемый хлебом в форме герба СССР. Светляков отмечает, что вся выпечка была изготовлена пекарями по специальному заказу художника — как художественные объекты, а не просто гастрономические изделия.
Композиция из Волгоградского музея — это истинный парад хлебного искусства. Белые багеты, «эпи» в виде пшеничного колоса, булки с маком, хала, кугельхофы, бисквитные бабки, лимонные кексы, пирожные-эклеры и даже литовский шакотис — все это символизирует несбыточное для большинства советских граждан изобилие, ритмично и торжественно расположенное в геометрической системе. В другом варианте панно в центре появляется гигантский шоколадный торт в форме трактора, везущего платформу с рогом изобилия. Из него высыпаются марципановые овощи, фрукты, ягоды — образ, граничащий с пищевой фантастикой.
Хлеба у Машкова — это не просто еда. Он поднимает их до уровня эмблемы, иконы, идеологемы. Пространство натюрмортов почти абстрактное, пустое, без реального контекста — хлеб словно парит в вакууме вечных ценностей, в визуальной метафоре лозунга «Хлеб — наше богатство».
Став рано преподавателем, Машков не только обучал, но и продолжал учиться вместе с учениками. Он лично составлял постановки: из муляжей, из купленной на Охотном ряду снеди, из сезонных овощей и фруктов. Все, что он писал, — от хлеба до дичи — превращалось из калорий и белков в пищу для глаза, в концентрат чувственного опыта.
Машков не просто рисовал еду — он учил вглядываться, вчувствоваться, «пощупать глазом». В эпоху цифровых образов, где визуальное часто лишено веса и фактуры, его картины напоминают о необходимости телесного зрения, о близости и плотности мира, о его вкусе, запахе, теплоте.
«Сейчас люди как будто заново обретают навык телесного зрения, — говорит Светляков. — Машков в прямом смысле возвращает нас к реальной жизни, к ее плотности, вкусу, форме. К живой материи мира».